Совместно потрясли головами и продолжили: он — вроде как думать, а я — по идее — внушать.

— А может, он ее расчленил? — выдвинул новую версию Папалис, и в его воображении появились монструозные части женского тела, ползущие в разные стороны.

Жуть какая! Я поморщилась: «Извращенец!»

— Вот я и говорю — среди этих миллионеров столько извращенцев! — сделал нелогичный вывод мужчина и приложился к литровой кружке.

«Ты — извращенец!» — поправилась я.

— Может, домой пойти — жену соблазнить? — чутко и по-деловому отреагировал толстячок-директор.

Я закатила глаза и сконцентрировалась: «Это несчастный случай! Жена живая, только сбежала! Отпусти его и сними обвинения!»

— Конечно, на убийцу Казидис не похож, — поскреб лысину Папалис. — Но с другой стороны — от миллионеров жены по своей воле в первый же день после свадьбы не сбегают. Убил, значит!

Я еще поднапряглась, аккумулируя ментальные флюиды.

— Но куда-то же его благоверная делась? — продолжил свои рассуждения господин директор полиции, кидая в бездонную кружку восемнадцатый кусочек сахара.

Я расслабилась. Как выяснилось — рано!

Комиссар пробурчал:

— Если он ее не убил, то наверняка утопил!

Я тону в этой мужской логике, спасите!

Я вытаращила глаза и зависла над столом.

ОНА ЖИВАЯ!!! ТЫ, КОЗЕЛ В ФУРАЖКЕ!

— Фуражку бы нужно обновить, совсем стала старая, — картинно запечалился полисмен. — Эти зажравшиеся сволочи-миллионеры жен меняют как перчатки, а мне бы всего только новый дом. Дочек удачно выдать замуж. И новую фуражечку… И все же куда, куда он заныкал свою бабу? И где труп?

А-а-а! Я стукнула раскрытой ладошкой по лысине.

Отпусти его немедленно!

— Давление скачет, — посетовал Папалис, почесывая злосчастную лысину. Продолжил рассуждения: — Может, и вправду отпустить? Пусть немного расслабится, подумает, что обвинения все сняты, и выдаст себя. А тут мы — хоп! И взяли тепленьким на орудиях убийства!

В кабинет без стука вкатился маленький колобок в дорогом костюме и с порога начал вопить, размахивая руками:

— Господин директор полиции, ваши подчиненные не имеют никакого права держать здесь моего клиента! У вас нет абсолютно никаких доказательств его вины!

И в запале случайно как хлобыстнет портфелем по столу!

Я еле успела отпрыгнуть. Кружке так не повезло — она соединилась с фуражкой, и они свалились безумствовать под стол.

Полицейский мрачно заглянул себе под ноги, тоскливо подобрал головной убор и со скорбным видом отряхнул от сахара. Потом покрутил в руках и озверел:

— ПОШЕЛ ВОН!!!

Положение срочно требовалось спасать, и я легла грудью на амбразуру, то есть пала на то, что выше пояса у директора.

Это давление! Он тебе новую кепку купит! Отпусти Казидиса! Милый!

Папалис задумался и поманил к себе юриста:

— Милый!

Юрист от ужаса растекся по двери и начал панически искать выход, с надеждой поглядывая в окно.

— Что-то со мной не то, — заявил директор полицейского участка, усаживаясь обратно в кресло и в рассеянности надевая мокрую фуражку. Видимо, она его морально расслабляла. — Вноси залог и забирай своего Казидиса! И вы мне должны кепку… Тьфу! Фуражку и кружку! Можно без чая!

— Конечно, господин директор. Как скажете, господин Папалис, — заюлил юрист Казидиса, когда я отвесила ему пинок с ноги за то, что по его вине мне пришлось обниматься с полицейским.

Хоть мы и служим закону, но лучше на разных рубежах!

Я так расчувствовалась, что на радостях чмокнула директора в лысину и пожелала: «Чтоб тебя сегодня любили!»

Юрист зажег огонь в карих очах и попытался обнять Папалиса за живот:

— Вы же дадите тотчас команду, мой генерал?

Папалис приосанился, и мы выплыли из кабинета. За дверью на директора налетела одна из сотрудниц и:

— Вы сегодня в отличной форме, босс! Как насчет чашечки кофе вечерком? — Дева подмигивала накрашенными глазами и «пускала бесенят» с таким профессионализмом, что запросто посрамила бы рядового суккуба. А то и не рядового. Все возможно.

— Я подумаю, — важно сказал директор полиции, двигаясь дальше и отстраняя норовящего повиснуть на нем юриста Казидиса на вытянутую руку.

За то время, пока мы добирались до кабинета, куда по приказанию директора полиции привели Никоса, к нам успели прицепиться и назначить свидание: четыре девушки очень легкого поведения, обещая скидку в сто процентов; два трансвестита — эти даже ничего не обещали, сразу давали; один гей, пять сотрудниц и два антипастиномоса. [19]

Мы честно устали — отбивались из последних сил. Я сто раз пожалела о своем порыве, но отыграть обратно уже не получалось. Я понадеялась, что Папалису будет не до Никоса…

Но и это не все!

Это на тему «Что такое не везет и как с этим бороться»! В полицейский департамент изволила явиться матушка Никоса. Вот тут-то и началось настоящее веселье.

Ка Димитра была в ярости:

— КАК? За что вы арестовали моего сына?! Его не за что задерживать. Мой сын ни в чем не виноват! Он очень чувствительный и хороший мальчик! Господин директор, я надеюсь, вы же исправите это недоразумение?!

И еще… мне почему-то показалось, что госпожа Димитра меня видит. С чего я так решила? Она иногда водила глазами за моими перемещениями с выражением легкой паники, и порой трясла головой, словно углядела привидение.

Но от принятой линии в отношении директора полиции эта мужественная женщина не отступала — вовсю теребила толстяка с целью вырвать злосчастного новобрачного из лап полиции. Уверенно и последовательно.

А мое благословение взяло и обернулось в обратную сторону. Директор смотрел осоловевшими влюбленными глазами и долдонил:

— Да, госпожа Казидис! Согласен. Конечно. Разумеется. Я уже распорядился, чтобы его допросили в последний раз и отпустили. Вашему сыну действительно тут находиться незачем.

Ура! Мы победили! Никоса выпустят! Я готова была расцеловать весь полицейский участок. На радостях наложила на всех полицейских благословение не получить ран и не погибнуть на службе. И тяжело не болеть.

Пока Димитра с истинно аристократической элегантностью отстаивала сына и доделывала мою работу, я проскользнула в комнату для допросов.

В кабинете с белыми жалюзи сидел осунувшийся Казидис. Кажется, Ник похудел на добрых три фунта и постарел лет на десять. В черной шелковой рубашке, дорогих брюках — все равно муж выглядел словно свежевыкопанный покойник. И был серо-салатового оттенка.

По своему обыкновению, ни на один вопрос дознавателя Ник не ответил. Когда дознаватель стал очень уж на него напирать, он склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, и мрачно спросил:

— Хотите, чтобы я подписался под признанием в убийстве и сказал, где моя жена? — Полыхнул глазами. — Это вы мне скажите! Если скажете и покажете, где она, — тогда можете хоть расстрелять! Прямо здесь!

Полицейский удивленно проводил взглядом первый эмоциональный взрыв доселе полностью апатичного обвиняемого.

Никос продолжал с мнимым спокойствием, глядя прямо перед собой сухими глазами:

— А пока не трогайте меня, я сейчас… — Тихо и остервенело: — Я сейчас за себя не ручаюсь. Мою жену скорее всего похитили. Я должен ждать дома звонка, а не сидеть тут и выслушивать ваши глупости! — Он с силой ударил по подлокотнику кресла. — Я понятно выразился?

Тут в кабинет вломились адвокат с директором полиции. Из коридора семафорила госпожа Казидис с тремя охранниками и помятым, злым Георгиосом. Аристарх там тоже проклюнулся. Где-то в задних рядах.

— За неимением прямых доказательных улик я принял решение выпустить господина Никоса Казидиса под залог и подписку о невыезде, — вальяжно сообщил главный полицейский. — Подготовьте документы. — И вышел.

Ага. Наверно, поехал к жене или искать приключения, пока благословение любви работает.